металла искру, а замок слетел вместе с петлями, с грохотом брякнувшись на дощатое крыльцо.

Мимо проходила тетка в платке и с ведром. Увидев взлом, бросила ведро и пустилась бежать, сверкая калошами. Только косынка на ветру трепещет.

— В милицию рванула звонить, — гоготнул Федор.

— Надеюсь, что там действительно внутри кто-то есть, а не кошак какой-нибудь. И наше проникновение обосновано.

— Да точно там кто-то есть! Зуб даю. Пошли уже, — Федя дернул дверь, но та поддавалась очень плохо.

Заскрежетала, покачнулась и отворилась лишь на четверть.

— Дергай сильнее! — я тоже ухватился за полотно двери. — Подклинило ее, видать!

Рывок. Снова скрежет. И дверь с трудом, но открылась. Пахнуло чем-то мерзким, будто заброшенным погребом и плесенью.

Я шагнул внутрь первым. Полумрак прорезали светящиеся щели между досок и листов фанеры на окнах. В отсветах плясали пылинки. Я присмотрелся и разглядел сидящую на железной кровати фигуру. Несомненно, это была женщина. Платье, кофта, женские волосы. К ее ноге тянулась цепь. Кольцо хищно обхватывало лодыжку.

Я щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Я подошел к женщине — и сразу узнал ее. Это была администратор гостиницы «Север». Сердце приятно ёкнуло.

— Елена Петровна, вы меня слышите? — мой голос почему-то прозвучал глухо, словно в могиле, да и вся жуткая обстановочка в единственной комнате дома не была похожа на жилую. — Вы что не откликались?

Женщина словно вышла из оцепенения. Подняла голову и, отрешенно посмотрев на меня, чуть улыбнулась:

— Я уж думала, вы никогда не придете. Чай будете?

— Что?

— Только у меня к чаю ничего нет, в магазин надо сходить… я мигом, — она соскочила с кровати, цепь зазвенела и дернула женщину за ногу. — Ох! Совсем забыла, что я на привязи… Как собака.

Женщина покачала головой, а Погодин сделал незаметный жест — покрутил у виска и проговорил одними губами, беззвучно:

— Сбрендила, по ходу…

— Ничего, — сказал я и скользнул взглядом по цепи. — Мы вас сейчас освободим. Скажите, кто вас здесь запер? Вы сможете его опознать? Вы видели его лицо?

— Видела, — кивнула Приходько.

В это время по дощатому крыльцу забухали чьи-то шаги. На пороге появились двое усатых, один из них — Сашок.

— Ого! — воскликнул он, стараясь отдышаться и уставившись на нас. — Вы нашли ее! Обалдеть!

— Нашли, — кивнул я. — А ты чего сюда примчался?

— Да тетка какая-то из местных побежала милицию вызывать, нас увидела, сказала, что в дом на окраине воры вломились. Вот мы и прискакали, а тут вы, оказывается…

— Это он! — Елена Петровна вдруг взвизгнула и ткнула тонким, как карандаш, пальцем прямо в Сашка.

— Что? — уставился я на пленницу.

— Это он меня здесь запер. Он…

— Э-э! Ты че несешь⁈ — Саня попятился. — Я тебя впервые вижу!

* * *

— Ну, что говорят врачи? — Горохов в нетерпении уставился на меня со своего кресла.

— А говорят вот, что… Как ни странно, — начал я рассказывать. — Истощения у Приходько нет, обезвоживания тоже. Но доктора пока ее под наблюдением в стационаре все же оставили. С нами она больше не говорит. Молчит, будто память совсем отшибло или русский язык забыла. А если и бубнит что-то, то ерунду какую-то несет неразборчивую. Странно все это. В домике разговаривала с нами совсем как нормальная.

— Никита Егорович, такое ощущение, что она умом тронулась, — поддакнул Погодин. — Когда мы ее нашли, она вообще на водителя нашего, Саньку, указывала, дескать, это он ее похитил. Представляете?

— Мда… — Горохов в задумчивости мял пальцы, — Получается, что опознать она Литератора не сможет?

— У нее, скорее всего, — вмешалась в разговор Света, — посттравматическое стрессовое расстройство. Во всяком случае, признаки типичны. Потерпевшая настойчиво избегает связанных с травмой мыслей и эмоций, а также не обсуждает травматическое событие, и проявляются признаки амнезии относительно именно этого события.

— Твою дивизию! — Горохов откинулся на кресле, раздувая щеки. — И что нам теперь делать с таким свидетелем?

— Ждать, — пожала плечами Света. — Память к ней вернется. Скорее всего.

— Может, ее в психушку? — предложил Федя. — Чтобы быстрее дело было. Там поди знают, что делать.

— Пока не стоит медикаментозно вмешиваться, — замотала головой Света. — Давайте лучше я еще раз попробую с ней поговорить. Не обещаю, но, может, что-то получится. Меня ведь она на месте не видела.

Света в задумчивости, собираясь с силами и мыслями, постучала по столу.

— Фотографию Светлицкого ей показывали?

— Да, — кивнул я. — Она никак на нее не реагирует. На вопросы про писателя не отвечает.

— Неужели это не Светлицкий ее похитил? — шеф от досады растирал виски, будто хотел сбросить некое наваждение и не верил в происходящее.

Раздался телефонный звонок.

— Да! — отрешенно проговорил в трубку следователь, даже не добавив свое фирменное «слушаю, Горохов», и тут же воскликнул: — Что⁈ Вы уверены? Мать твою… Да это я не вам, вырвалось. Спасибо!

Хрясь! — следователь зарядил трубкой об аппарат, кладя её на место.

— Ну что ж, товарищи! — хмурил брови Горохов, а сам он был чернее тучи. — Я вас поздравляю. Звонили из бюро СМЭ, сделали все-таки ускоренную экспертизу по следам крови на кинжале, который у Светлицкого при себе изъяли. Так вот, это кровь не балерины. И даже не человеческая.

— Как — не человеческая? — выдохнул Федя. — А чья? Инопланетян, что ли?

— Тьфу ты, Федор! Не мели ерунды. МРС-а это кровь.

— Чья?..

— Мелкорогатый скот так обозначается в экспертизах. Козлы там или овцы всякие… я не знаю. Раздери их медведь! Одни козлы вокруг! Даже на кинжале…

— Давайте я поговорю с Приходько, — снова напомнила Света. — Может, мне удастся пробиться к ее сознанию, и она даст показания.

— Добро, — кивнул следователь. — Пробуй, Светлана Валерьевна. Я там к ней художника отправил, вся надежда теперь на него…

— Какого художника? — спросил я.

— Словесный портрет нарисовать, Лосев порекомендовал одного из местных сотрудников. В ППС-е у них портретист-самоучка служит. Постовым, естественно, служит, рисовать — это хобби у него. Если она Светлицкого по фотокарточке не узнает, так, может, хоть получится наваять рожу Литератора с ее слов? А